Книга Не только детектив  - Анна и Сергей Литвиновы

– Почему ты поседела? Что-то случилось?

Она грустно пожала плечами и положила ладони на стол. Пит заметил, что на ее длинном узком пальце горело золотое обручальное кольцо.

– Не грусти, – сказала она, печально улыбаясь, – все равно на свете счастья нет, а есть покой и воля…

– …Давно завидная мечтается мне доля, – задумчиво продолжил он, – давно, усталый раб, замыслил я побег…

Она внимательно и грустно смотрела на него.

– Извини, – вдруг сказала она, – Не пей больше.

Пит не успел ничего сказать, как она встала и пошла к выходу, огибая столики. Пьяные компании смотрели ей вслед.

Она оставила на столе клочок бумаги. Пит взял его. Это был номер телефона. Ее номер. 173-32-22.

Пит посидел еще немного. Ему казалось, что с соседних столиков смотрят на него с восхищением.

Пит встал и вышел вон.

Холуй Леша надел на него курточку.

Пит сунул в его руку горстку монеток.

На улице было прохладно, началась знобящая прохлада весенних вечеров, когда хочется ходить, распахнув пальто. Стояли параллелепипеды многоэтажек. Ни одного прохожего не было видно. «Можно не бояться», – подумал Пит. И он запел, сначала тихо, а потом все громче и громче.

Шли всю ночь, (Листья обрывали.) –

обреченно пел он и вспоминал темные улицы, летние пыльные улицы, ее локон у плеча, и шли всю ночь…

Где ж тот снег? (Как скользили лыжи!) Где ж тот пляж (С золотым песком!) –

изумленно и горько спрашивал он. Его сильный голос далеко разносился по темному городу.

Навстречу Питу шел друг Валька Рыжов, улыбающийся, стройный, голубоглазый, в пыльной пропотевшей гимнастерке с распахнутым воротом, в котором была видна его тонкая чистая шея.

– Привет, старина! – крикнул Валька. Он обнял Пита. – Ну, как жизнь?.. Махнем в Крым, а? Черепки, раскопки!.. Я тебе золотую гитару откопаю, третьего века до нашей эры… Рванули? Ты знаешь, старик, я соскучился по тебе.

Пит не ответил, только радостно улыбнулся Вальке. Он пел. Валя пошел рядом с ним, обнимая Пита за плечо и улыбаясь. Пит чувствовал его сильную руку на своем плече. Это было радостно. Они нагнали еще одного парня. Тот обернулся.

Это был Юрка, ударник Юрка, как всегда, постриженный по моде, в небрежно-элегантном костюме и, как всегда, весело и чуть плутовато улыбающийся.

– Знаешь, Пит, я тоже ухожу от этих подонков, – сказал он, когда они поравнялись. – Сколотим свою группу, а? Я даже название придумал: будем называться не словами, а нотами. Группа «ре-фа-соль-ля», представляешь? Куда там «Голубой апельсин»! Конферансье будет петь название!..

Юрка пошел с ним рядом, а Пит все пел и пел любимую свою песню.

У поворота их ждала любимая. Пит издали увидел ее, стройную, загадочно улыбающуюся, и сердце его радостно забилось.

Она ничего не сказала, просто пошла с ними, немного поодаль, иногда грустно поглядывая на Пита.

Потом они услышали шаги сзади. Их нагоняли громадный гардеробщик Леша и девочка в джинсиках и клетчатой ковбойке, которая едва доставала ему до плеча и семенила рядом, доверчиво держа Лешу под руку. Странно, но их лица были сейчас совсем иными, чем в прокуренном пьяном баре: свежими, умытыми, как будто какая-то внутренняя лампа освещала теперь их.

– Ребята, можно с вами? – робко спросила девочка, трогая Вальку Рыжова.

– Конечно, можно, – отвечал, улыбаясь, тот, и они тоже пошли рядом. Они шли по темным ночным улицам.

Шли всю ночь, (Листья обрывали…)

На перекрестке стоял худрук Оскар Изольдович. Вальяжный, несколько томный, он стоял, прислонившись к фонарю, и читал газету. Он был в своем обычном строгом костюме, но в котором теперь появились богемные детали: длинный пестрый шарф до пола, белая гвоздика в петлице.

– Вы неплохо поете, Забойников, – сказал Оскар Изольдович. – У вашей песни есть душа. А без души искусство мертво. Я так считаю. Поэтому я пойду с вами.

Немного погодя они встретили Скалозуба.

Он одиноко стоял, опустив свое острое рыбье лицо.

– Какой я, к черту, Скалозуб, – ни к кому не обращаясь, сказал он. – Я – Любомудров, Александр Александрович.

Он тоже пошел с ними, но на определенном расстоянии, как бы стыдясь.

Около фонаря в позе грузчика стоял разодетый в кожу-джинсы «отец» из бара. На его плече, как куль с мукой, висел пьяный товарищ. Когда группа поравнялась с ним, «отец» сделал робкую попытку запеть веселую песню: «Ты помнишь – плыли в вышине четыре ящика «мицне»… – но на него зашикали, и он поплелся следом за всеми, – правда, где-то сзади и временами ворча:

– Вы думаете, очень легко тащить этого алкоголика?

Из фешенебельного дома с колоннами вышел маленький желтолицый профессор. Несколько позади него следовала свита ассистентов. Они несли чемоданы и баулы профессора.

Профессор отбывал на курорт, в Коктебель. Вокруг него шныряли фотокорреспонденты, иногда озаряя темную улицу белыми магниевыми молниями. Профессор улыбался фотогенично, свита – почтительно. Но что-то мешало высокому лицу. Профессор с неодобрением прислушивался к приближающейся песне Пита.

– Пойдите, выключите этот проигрыватель, – вдруг приказал он визгливым голосом ассистенту, указав на Пита. Тридцатилетний, начинающий лысеть ассистент постоял немного, явно колеблясь, изредка озаряемый вспышками блицев, а потом швырнул на асфальт чужой чемодан и, оставив опешившего профессора и потрясенную свиту, пошел вместе со всеми, немного тяготея к равному по возрасту Оскару Изольдовичу.

– Нет ничего приятнее, чем решить дифференциальное уравнение шестого порядка, – непонятно к чему вдруг изрек он несколько извиняющимся тоном.

Вот так и шли они посреди ночной мостовой, по спящему весеннему городу, шли всю ночь, листья обрывая, и их становилось все больше и больше, а впереди шел Пит, он пел неутомимо, и рядом с ним были два его друга и любимая…

…Пит очнулся в метро. Длинный холодный коридор был пуст. Он стоял один, прислонившись к ледяной кафельной стене. Никого, никого, никого не было рядом.

Белый казенный свет. Урны. Он с трудом возвращался к действительности. Лицо его было мокро от слез.

И постепенно, как бы пробуждаясь, он осознавал, что все это – сон, мираж, вымысел, что не было никого: ни друга Вальки в пыльной гимнастерке, ни желтолицего профессора, ни Оскара Изольдовича, ни пьяных под фонарем – и не садилась за его столик печальная любимая с обручальным кольцом… Когда он все это понял, он разжал руку и увидел в ладони смятый клочок бумаги с записанным на нем телефоном: 173-32-22.